"До3,14*делся"

 


Его в могилу провожал насмешек шквал,
Иные хохотали просто бешено.
И только я, лишь я один рыдал.
Я так мечтал узреть его повешенным.

У этого человека была очень нервная работа. Находиться среди людей с трезвым взглядом, большинство из которых дают оценки событиям в мире с точки зрения современного международного права, а не феодального представления о мироустройстве, да еще и доказывать, что эти люди заблуждаются - это сложно вынести. Наверное, это трудно - на чёрное говорить белое, а на белое - чёрное. Наверное трудно, когда смеются в лицо, а за спиной говорят неприятные слова о его неадекватности и патологической лживости.

Одно дело, когда несешь бред в своем кругу, где остальные верят или делают вид что верят. И совсем другое врать тем, кто знает правду и имеет свои источники информации, врать тем кто прекрасно понимает, что ты нагло и грубо лжешь. И при всем этом знать, что окружающих тебя коллег убедить в своем вранье невозможно.

Поэтому он и врал нагло, грубо и глупо. Он не пытался привнести в ложь элементы достоверности или разбавить ложь правдой, не пытался создать даже видимость истины в своих речах. Потому что понимал – ему не поверят. Потому что считают лгуном и клоуном. Потому что знал, что ему никогда не подняться на один уровень с блестящими ораторами и дипломатами.

Дипломаты всегда дружат между собой, даже если их правительства враждуют. Но Чуркин всегда был изгоем и чужим в этой среде. И он понимал свою ничтожность и чужеродность в кругу дипломатов, как извозчик–золотарь чувствует себя чужим в обществе аристократов. Он понимал, что он смешон.

Оттого и помер.